А.Н.Савельев

Русские и татары: общая судьба и общая беда

Отношение между русскими и татарами осложнено чрезвычайно засоренностью общественного создания и тупиковым состоянием этнополитической науки. Действительно, предельно оскорбительная для русских фраза “потри русского – найдешь татарина” (образ нечистоплотности, двуличности, неестественности) повторяется порой без всякой задней мысли и даже с благим намерением продемонстрировать родство двух народов. С другой стороны, старинная русская пословица “незваный гость хуже татарина” также оскорбляет нынешних татар, которые никак не могут быть отнесены к смысловому контексту пословицы, содержащей указание на “басурманина”. Прежнее общее простонародное именование множества нерусских периферийных народов (“татары”) совершенно нелепым образом переносится в современность – как если бы всех европейцев мы называли бы до сих пор “немцы” или “латиняне”.

Серьезным дестабилизирующим фактором является неверное представление о русско-татарских отношениях как об отношениях равнокачественных субъектов. В действительности, верной позицией было бы полагать, что “русскими” именуется множество близкородственных этносов, сохранивших свои особенные антропологические черты и территориально-культурные локусы, в совокупности с русской общностью городского типа, в значительной степени нивелирующей эти различия. Напротив, татарский народ может быть представлен двумя крупными группами с выраженной (и весьма различной) этнической доминантой – крымские и поволжские татары, плюс городские татары вне мест компактного проживания татар, в значительной степени ассимилированные и составляющие обрусевшую “периферию” татарского этнического ядра.

Оставляя в стороне проблему крымских татар, можно говорить о том, что в Российской Федерации русско-татарские отношения сводятся к трем типам контактов: 1) отношения внутри татарской этнотерриториальной “вотчины” (Татария), где деловые и культурные преимущества татар обеспечены административными методами и этнополитическая ситуация характеризуется этносоциальным расслоением; 2) отношения вне этой “вотчины” в сельской местности, где этническая дифференциация менее заметна, но все же обеспечивает некоторые признаки межэтнического взаимодействия в противовес межличностному; 3) отношения вне татарской “вотчины” в средних и крупных городах России, где этнические различие перестают играть существенную роль, а землячества и религиозные общины скорее имитируют объединение, чем отражают действительное проявление этнической идентичности.

Таким образом русское, достаточно однородное (но многонародное) этническое пространство обнимает татарский анклав, размывая его “периферию”, в которую Татария постоянно поставляет новый этнический “материал”, проходящий неизбежное обрусение (по данным советского периода до половины браков у татар были этнически смешанными, у великороссов – 17%, у русских народов в целом – не более 13-15%). Последнее обстоятельство не может не вызывать недовольства среди провинциальной татарской интеллигенции и у социально слабых слоев татарского сообщества, которые совместными усилиями начинают искать виновника будто бы навязанного им невысокого социального статуса. Эти поиски заканчиваются в этой весьма малочисленной, но политически шумной группе формированием “образа врага”, редко относимого на счет конкретного русского человека, но с уверенностью фиксируемого на русском народе (русских этнических группах и русской нации в целом). Отчужденность от русского большинства и большой культурной традиции закрывают Татарию для процессов модернизации и превращают ее в “маленький Казахстан”, анклавом вклинившийся в Россию, что противоречит интересам большинства татар, но вполне удовлетворяет амбиции этно-номенклатуры и агрессивного альянса провинциальной интеллигенции и маргиналов.

Ответная реакция русского населения Татарии – повышенная неприязнь к доминирующему меньшинству и поиск источника своего незавидного социального положения среди окружающих татар. Так, после “дефолта” 1998 года 15,0% русских в Татарии определенно фиксировали наличие напряженности в межэтнических взаимоотношениях. Среди татар таких было лишь 7,7%. Этническая номенклатура Татарстана подогревала и подогревает этот тлеющий раздор мерами по вытеснению русского языка и местническим этно-культурным протекционизмом, дополненным прямыми этническими привилегиями, вводимыми методами этногрупповой солидарности.

По данным социологических исследований в (Набережные Челны, 1999) 36,7% русских и лишь 6,2% татар считали, что их национальность затруднит продвижение вверх по профессиональной иерархии. Напротив, 15,5% татар и только 5% русских, посчитали, что их этническая принадлежность повышает шансы на должностной рост. Негативные карьерные ожидания русских составляют 62,7% (шансы на продвижение русских считаются менее предпочтительными) 10,2% русских считают, что у русских вообще нет никаких надежд на повышение в должности. Для татар же 83,1% русских видят явные карьерные предпочтения. А вот в обратной ситуации цифра совсем иная – лишь 15,4% татар признают наличие каких-либо предпочтений для русских.

Наиболее показательны ответы на вопрос, “существует ли этническая дискриминация?” Ответы среди респондентов распределились следующим образом:

Заметим, что в данном случае конфликтность оценивается гораздо выше, чем в случае оценки межэтнической напряженности, которая относится респондентами к взаимодействию между народами. А в случае, когда речь заходит о дискриминации, претензии направлены скорее к власти, к клановым группировками, осуществляющим дискриминацию. Как показано ниже, русские и татары в целом высказывают очень высокий уровень симпатий друг к другу. Получается, что татары распространяют негативное отношение к федеральной власти с ее либеральным западничеством (а в недавнем прошлом – с интернационал-коммунизмом) на русских, а русские жители Татарии распространяют недовольство этнократической властью и ее сепаратистскими наклонностями - на татар. Власть федеральная “россиянская” и власть региональная “татарстанская” становятся причиной раздора.

Можно обобщить приведенные данные, заключив, что русские в Татарии считают власть чужой для себя, а татары (за исключением, вероятно, тех, кто находится в самом отчаянном положении и проявляет негативизм по любому поводу или же недоволен прорусским “оппортунизмом” татарских властей) – своей. Причем оценка “свой”-“чужой” формируется по этническому признаку только по ряду вопросов, в остальном же русские и татары порой даже не замечают насколько близки из взгляды на жизнь.

Увы, татарские исследователи, “политкорректные” к татарским властям, объясняют эту ситуацию всего лишь капризностью русских, будто бы имевших привилегии в советский период и теперь, якобы, остро переживающих их утрату. Русские становятся виноватыми во всем – и в коммунистическом тупике прошлого, и в либеральном тупике настоящего, а татары (прежде всего татарские номенклатурные “верхи”) выводятся из зоны критики.

Исследователи социальной ситуации в Татарии определили, что значительной дифференциации этнических групп по критерию уровня дохода обнаружено не было. И действительно, по уровню доходов русские и татары имеют практически одинаковую стратификацию. За исключением “хвоста” распределения, который исследователи “не заметили”. Но именно этот “хвост” показывает, что среди татар в Татарии выделилась особо привилегированная группа, которую хотелось бы назвать “татаро-монголы”. Это горстка людей с высокими (3,1% с уровнем дохода свыше 3000 рублей на члена семьи – 1999 год) и сверхвысокими доходами, состоящая практически исключительно из татар.

В целом по России ситуация меняется – доля татар в населении с высоким уровнем дохода оказывается примерно вчетверо меньшей, чем для русских. Данное обстоятельство говорит о достаточно невысоком материальном уровне тех татар, которые лишаются привилегий, предоставленных им в своей “вотчине”, и вынуждены конкурировать за место в жизни наравне с другими мигрантами.

О формировании “татаро-монгольской” номенклатурной касты в Татарии говорит один примечательный факт. Презентационный спецвыпуск парламентского журнала “Российская Федерация сегодня”, посвященный Татарстану, представил более сотни фамилий административных и деловых “верхов” республики. Среди них затесалось лишь три русских фамилии. Притом что русских и татар здесь проживает примерно поровну.

Надо сказать также, что “равенство для неравных” - обрушение материального уровня для всех профессиональных категорий и сведение его к единственному – имеет место не только в Татарии, но и в России. Материальные преимущества групп, связанных со сложными видами труда (наука, высшая школа, высокотехнологичное производство), в основном осваивались русскими, традиционно имеющими большую склонность к такого рода деятельности, чем татары – трудолюбивые и дисциплинированные аграрии и ремесленники. Теперь же “равенство для неравных” трактуется татарскими интеллектуалами как определенный шанс выровнять положение и добиться для татар большей вертикальной мобильности и проникновения в неосвоенные ранее профессиональные группы. Ясно, что в этом случае речь идет о прямой дискриминации русской интеллектуальной элиты и в целом высокопрофессиональных кадров.

Важнейшим фактором, определяющим отношение между русскими и татарами является религиозный фактор.

Об особенностях отношения русского и татарского населения Татарстана и России в целом к конфессиональной принадлежности кандидатов на пост регионального лидера (в % по столбцу) можно судить по таблице:

Из таблицы следует, что политизация веры среди татар в Татарстане чрезвычайно велика. Татары в Татарии в полтора раза чаще проявляют готовность поддерживать политика-мусульманина, чем русские в России (вне Татарии). В остальной России, где русские православные составляют большинство (более 90% верующих – православные) татары скорее склонны не обращать внимания на религиозную принадлежность. Аналогичная тенденция, но проявленная слабее, присутствует и для русских, проживающих в Татарии – они либо не считают религиозную ориентацию значимой, либо признают право мусульман на власть (примерно в той же доле, что и татары вне Татарии, которые признают претензии на власть со стороны православных).

Еще один вывод из таблицы – татары в нетатарской России и русские в нерусском Татарстане в значительной мере теряют приверженность религиозным мотивам своего политического выбора, при увеличении неполитизированной религиозности. Русские в Татарстане значительно религиознее "российских русских". Так, на вопрос о вере в Бога отвечают "да" 58% русских в России (и 77% татар в России) и 73% русских в Татарии. Как верующих определили себя 39% русских в России (60% татар в России) и 51% русских в Татарии. Как православных определили себя 79% русских в России и 92% русских в Татарии.

Русские и татары дают друг другу достаточно высокие позитивные оценки (отношение “хорошее” или “очень хорошее”, %):

Определенную асимметрию здесь вряд ли можно считать существенной. (Можно отнести ее также не неточность социологических замеров вблизи границы в 100%). Тем более, что для татар близость с русскими имеет куда большую ценность, чем близость с мусульманскими народами России, а для русских оценка отношений с татарами находится в одном ряду с отношениями с “братьями-славянами”. Из этого можно заключить, что для русских народов татары являются частью единой семьи, и татарское самоощущение соответствует такой позиции, определенным образом отстраняясь от нерусских народов России и сближаясь именно с русскими.

В социально-политической сфере русские и татары практически одинаковым образом испытывают симпатии и антипатии к тем или иным политическим идеям, общественным и государственным деятелям, партиям и т.д. В то же время “больным”, вносящим раздор вопросом для татар и русских является проблема статуса Татарстана. С тем, что Татарстан в будущем должен быть полностью независим и вне России согласились 21% всех опрошенных татар. Полагают, что Татарстан и дальше будет в составе России, 23% молодых (от 18 до 29 лет) и 30% стариков (старше 60), что напротив, он станет полностью независимым государством — 34% и 15%. Парадокс, но в то же самое время к русским молодые татары высказывают “очень хорошее отношение” в 43% случаев, а среди стариков - 30%. Молодые татары также более спокойно смотрят на татарско-русские смешанные браки и даже на обращение татар в православие.

Как отмечают исследователи “идея независимости усваивается вместе с демократическими идеями, как одно из разного рода "свобод", "равенств" и "прав" - право на самоопределение”. В этом смысле антигосударственные настроения среди татарской молодежи можно считать наносными, связанными с массированной либеральной пропагандой, а позитивное отношение к русским – важным ресурсом государственного и национального единства.

Приведенные данные говорят о том, что русские и татары даже в условиях этнократического режима Татарстана, оказываются близки друг другу – вопреки всем попыткам СМИ утверждать обратное. Религиозно-культурные отличия не вносят какой-либо конфликтности в отношения русских и татар (такую конфликтность, напротив, в большей мере можно ожидать от неверующих). Главными же источниками конфликта являются две: 1) привилегированное положение части татар в Татарстане (современные “татаро-монголы”) и сложность адаптации татар-выходцев из Татарстана в остальной России; 2) антигосударственная пропаганда СМИ, подталкивающая татар к сепаратизму, а русских – к снижению оценки татар ввиду проявлений сепаратизма. Бюрократия и журналистика, создав альянс, пропагандируют идею разделенного существования русских и татар.

Таким образом, снятие каких-либо противоречий между русскими и татарами (преимущественно иллюзорных), может состояться в том случае, если государственная политика России будет переориентирована с умиротворения сепаратизма на его подавление, а также с попыток сговора между федеральным центром и этнорегиональными элитами на выстраивание общенациональной политической идентичности сначала в политических элитах, затем – и во всей России. Общероссийская идентичность поставит татар в такое же положение как и другие русские народы, лишив узкую этнократическую группу “татаро-монголов” властных и финансовых привилегий. Тогда “симфония” народов России образует из отдельных народных родников единое русское море, в котором татарская культура будет органичным течением, наряду с множеством других, и найдет себе место в потоке русской городской культуры. Страх ассимиляции исчезнет вместе пониманием, что татарам нельзя ставить себя на один уровень с “русским морем”, что братство народов – это братство разнообразных русских народов и татарского народа.

Напротив, сохранение обособленности татарского культурного источника и политической отделенности татарстанских татар от остальной России этнобюрократическими барьерами, в конце концов приведет к размежеванию русских и татар до той степени, которая проявилась в Чеченской войне. Политика раздора, проводимая руководством Татарстана и либеральной журналистикой, не встречающая достаточного сопротивления со стороны Кремля, – вот главная общая беда русских и татар, многие века живущих в России единой судьбой.