BERDEMLEK

Вторник, 19.03.2024, 06:29
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

Поиск

Друзья сайта
Block content

Архив записей

Меню сайта

 
Мудрость давних веков

Фрагменты из древних произведений персидской, андалузской и японской литературы.

Джами (1414-1492)
Последний крупнейший персидский поэт так называемого классического периода. Автор эпической "Семерицы", трёх диванов лирических стихов, многочисленных произведений художественной и философской прозы, прежде всего "Бахаристана" ("Весеннего сада"), созданного в подражание знаменитому "Гулистану" Саади.

Из "Бахаристана"
Искандер отстранил одного из чиновников от высокого и благородного дела и поручил ему дело низкое. Однажды этот человек пришёл к Искандеру. Тот спросил его: "Как ты находишь своё дело?" Человек ответил: "Да будет продолжительна жизнь падишаха, ибо не должность облагораживается и возвышается человек, но должность благодаря человеку становится благородной и высокой". Беспристрастие и справедливость были любы Искандеру, и он возвратил этому человеку прежнюю должность.

Коль степень высокую ты получил, то старайся
Показывать в ней постоянно способность и рвенье.
Достоинство мужа к нему не придёт через должность,
Но муж благородный украсит своё назначенье.

Однажды ночью случился пожар в большой Каирской мечети, и она сгорела. У мусульман появилось подозрение, что это сделали христиане. В отместку они стали поджигать их дома и сожгли их. Султан Египта захватил часть поджигателей, собрал их в одном месте, велел по числу их наделать жребиев и написать в них приговор: кому смертную казнь, кому отрубить руку, кого наказать плетью. Затем эти записки рассыпали перед ними, и на кого какой жребий упал, с тем должны были поступить сообразно содержанию записки. Один из жребиев со смертным приговором упал на некоего человека. Он сказал: "Я смерти не боюсь, но у моей матери нет никого, кроме меня". Около него стоял другой человек, на записке которого было написано наказание плетьми. Со словами: "У меня нет матери" он отдал свою записку соседу, а жребий его взял себе и был казнён вместо первого, а того наказали плетьми.

Сребро и злато — вот к сердцам обычный путь,
От чистоты души великодушным будь.
Кто чист душою, тот, коль друга скорбь узнает,
Бесстрашно за него живот свой полагает.

Переводы М.Рейснер, В.Державина, Ю.Неймана, К.Чайкина, З.Хасановой

Мурасаки-сикибу
Вершина придворной прозы и всей раннесредневековой японской литературы, художественная эпопея с почти тремястами действующими лицами, рисующая жизнь нескольких поколений, повесть написана дочерью придворного учёного Фудзивара-но Тамэтаки Мурасаки-сикибу (конец Х — начало XI века), взятой в свиту императрицы Сёси за глубокие познания и талант. Главный герой повести принц Гэндзи — воплощённый идеал эстетики "моно-но аварэ" ("пленительность преходящего"). Многочисленные женские портреты повести поражают тонкостью психологических характеристик: ведь им тысяча лет!

Повесть о Гэндзи(фрагменты)
Глава 2.
Дерево-метла
…— Дело вовсе не в том, что нам нравится перебирать женщин, потакая собственному любострастию. Нет, просто каждый хочет найти одну-единственную, способную стать ему надёжной опорой в жизни. В конце концов всё равно придётся остановить на ком-то свой выбор — от этого никуда не уйдёшь, потому-то и хочется отыскать женщину если не совершенную, то по крайней мере не вовсе дурную, которая не требовала бы постоянного внимания и не имела бы неискоренимых пороков. Но, увы, даже это нелегко.
Бывает, что мужчина, полагая для себя невозможным порвать однажды завязанные узы, оказывается соединённым с женщиной, которая ему вовсе не по душе. Имя его овеяно славой честного мужа, а в женщине, с ним связанной, предполагают особые душевные качества. И всё же… Поверьте, сколько любовных союзов не видел я на своём веку, ни один не показался мне безупречным…
Женщины молодые, миловидные, о том лишь заботятся, как бы какая пылинка к ним не пристала. Получишь от такой письмо — слова самые утончённые, строки бегут тончайшей паутинкой, словно кисть едва касалась бумаги, и взволнуешься, конечно. Начнёшь мечтать: "Как бы рассмотреть её получше?" — но всевозможными уловками тебя заставляют ждать. Когда же удастся приблизиться к ней настолько, чтобы голос её услыхать, она, ловко скрывая свои недостатки, старается говорить как можно меньше, да к тому же так тихо, словно не слова, а вздохи срываются с её губ. Покорённый её кроткой женственностью, сблизишься с ней, окружишь заботами, а она окажется ветреницей. Ветреность же должно считать наипервейшим для женщины пороком.
Поскольку важнейшей обязанностью женщины является забота о муже, можно подумать, что ей ни к чему изысканные манеры, умение проникать в душу вещей и по любому поводу высказывать свою чувствительность. Однако же разве лучше, когда женщина, словно простая служанка, постоянно хлопочет по дому с озабоченным выражением лица и волосами, заложенными за уши, совершенно не заботясь о впечатлении, которое производит? Станешь ли ты рассказывать постороннему человеку о том, что произошло на службе, какие новости при дворе и в том или иной семействе, что случилось хорошего, что дурного, — словом, обо всём, что поразило зрение, взволновало слух? Разумеется, каждому захочется поделиться с человеком близким, способным выслушать его и понять. А что остаётся мужу такой особы? Вот что-то рассердит его, возмущение просится наружу, но — "что толку ей о том рассказывать?" — подумает и, отвернувшись, улыбается потихоньку своим мыслям или вздыхает тайком, а жена лишь растерянно глядит на него снизу вверх: "Да что это с ним?" Ну разве не досадно?
Казалось бы, можно взять жену по-детски простодушную, кроткую и самому заняться её воспитанием. Как ни много с ней забот, приятно чувствовать, что старания твои не напрасны… И в самом деле, видя такую женщину рядом с собой, многое ей прощаешь — уж очень она мила. Но что делать, ежели придётся оставить её на время одну? Наставляешь её как полагается, однако даже с самыми простыми повседневными обязанностями не умеет она справиться самостоятельно, ни на что недостаёт ей разумения, будь то важное дело или какой-нибудь пустяк. Обидно до крайности, да и как положиться на неё? Так вот и мучишься. Напротив, женщина обычно суровая, неласковая может вдруг проявить себя с лучшей стороны.
Ума-но ками говорил так, словно не было для него тайн в мире, но, увы, и он не смог прийти к какому-то определённому заключению и только вздохнул:
— Оставим же в стороне вопрос о происхождении и не будем говорить о наружности. Если женщина не проявляет удручающе дурных наклонностей, если она благоразумна и не строптива, этого вполне достаточно, чтобы решился остановить на ней свой выбор. Благодари судьбу, если обнаружишь в супруге редкие дарование и душевную чуткость, и не старайся придирчиво выискивать недостатки. В женщине важен кроткий, миролюбивый нрав, а дополнить эти качества высшей утончённостью не так уж и мудрено.
Бывают женщины нежные и робкие, которые в любых обстоятельствах стараются подавлять жалобы и притворяться спокойными и беззаботными. Такая не упрекнёт мужа даже тогда, когда он этого заслуживает. Все обиды копит она в сердце, когда же чаша терпения переполнится, изольёт душу в невыразимо горьких словах или в трогательной песне и, оставив мужу дар, на который глядя должен он, о ней вспоминая, мучиться угрызениями совести, скрывается в горной глуши или на диком морском побережье и живёт там, отрекшись от всякого сообщения с миром. Когда я был ребёнком и дамы рассказывали при мне подобные истории, я неизменно чувствовал себя растроганным: "Что за печальная, прекрасная судьба! Как это возвышенно!" — и даже ронял слёзы. Теперь же поведение таких женщин представляется мне вызывающе легкомысленным и неразумным. Право же, нелепо оставлять любящего тебя мужа потому лишь, что он показался тебе недостаточно внимательным, убегать и прятаться, делая вид, что тебе неведомы его истинные чувства, повергать сердце мужа в тревогу, осуждать себя и его на долгие годы страданий только ради того, чтобы испытать, постоянен ли он в своих привязанностях. А ведь воодушевлённая похвалами окружающих ("Ах, как глубоко она умеет чувствовать!"), такая женщина может даже постричься в монахини. Решаясь на столь опрометчивый шаг, она искренне верит, что сердце её совершенно очистилось и ничто больше не привязывает её к бренному миру. Но вот кто-то из давних знакомых заходит её проведать: "Печально сознавать… Как вы могли…" Весть о перемене в её судьбе доходит и до мужа, который так и не сумел её забыть, и он льёт горькие слёзы, о чём ей незамедлительно сообщает кто-нибудь из служанок или престарелых кормилиц: "Господин искренне привязан к вам, а вы… Ах, какое горе!" И вот уже она сама с ужасом ощупывает волосы у лба, бессильное отчаяние овладевает ею, и лицо искажается от сдерживаемых рыданий. Как ни крепится она, слёзы текут по щекам, и с каждой каплей всё более нестерпимым представляется ей её нынешнее положение и всё сильнее мучит раскаяние. Пожалуй, и сам Будда подумает, на неё глядя: "Да ведь её душа не только не очистилась, а напротив…" В самом деле, человек, отказавшийся от мира, не освободившийся от суетных помышлений, наверняка попадёт на одну из дурных дорог гораздо быстрее, чем тот, кто живёт, погрязнув в мирской суете. Если супругов связывают достаточно крепкие узы, которым начало положено было ещё в прошлом рождении, то мужу иногда удаётся разыскать и вернуть жену прежде, чем она примет постриг, но и тогда разве не будут воспоминания о её поступке причиной постоянного взаимного недовольства? Разве не кажется вам более прочным и достойным восхищения такой союз, когда супруги переживают вместе дурное и хорошее, стараясь не замечать слабостей друг друга и прощать невольные обиды? А в сердцах этих двоих навсегда поселится тревога, и вряд ли смогут они доверять друг другу.
Не менее глупо, когда жена, преисполненная негодования, отворачивается от мужа потому лишь, что он позволил себе вступить в какую-нибудь мимолётную, случайную связь. Пусть даже устремлялись к другой его думы, лучше, не обращая на то внимания, покориться судьбе, вспоминать с нежностью, как сильны были его чувства в дни первых встреч, и не забывать, что вспышки ревности неизбежно ведут к разрыву.
При любых обстоятельствах женщине следует сохранять спокойствие. Когда есть повод для ревности, лучше ограничиться ненавязчивым намёком, обиды же следует высказывать как бы между прочим, без лишней суровости, тогда и привязанность мужа только усилится. Ведь в большинстве случаев сердечные движения мужчины целиком зависят от живущей рядом с ним женщины. Впрочем, если жена, предоставив мужу полную свободу, не будет обращать на его поведение вовсе никакого внимания, в его отношении к ней, несмотря на доверие и нежность, начнёт проскальзывать пренебрежение…
— Дурно воспитанные люди, и мужчины и женщины, как правило, тщатся выставить напоказ все свои знания, даже самые поверхностные, — говорит Ума-но ками. — Право, ничто не может быть неприятнее. Женщина, постигшая все тонкости Трёх историй и Пяти книг, в моих глазах скорее проигрывает в привлекательности...
Когда человек не обладает внутренним чувством, помогающим ему понять, что уместнее в тот или иной миг, при тех или иных обстоятельствах, он будет производить куда более приятное впечатление, ежели постарается держаться поскромнее и не станет при каждом удобном случае требовать от окружающих признания своей утончённости. Более того, даже когда тебе что-то доподлинно известно, лучше делать вид, будто ничего не знаешь, а уж если очень захочется о чём-то рассказать, то по крайней мере не выкладывай всего сразу, а постарайся о некоторых обстоятельствах умолчать…
Перевод Т.Делюсиной
Ибн Абд Раббихи(858-938/940)
Андалузский поэт-панегирист, прозаик
Из "Книги чудесного ожерелья"
Книга жемчужины
О разумном выборе наместников и других подчинённых

Халиф аль-Мансур наставлял одного из своих военачальников: "Мори голодом собаку — она пойдёт за тобой; раскорми её — она тебя же и сожрёт".
— Повелитель правоверных, если ты никогда не будешь кормить свою собаку досыта, — возразил тот, — найдётся кто-нибудь другой, кто поманит её костью, и она убежит за ним, бросив тебя…
Один из наместников Омара ибн Абд аль-Азиза обратился к халифу с просьбой дозволить ему возвести вокруг города защитные стены, и халиф ответил ему: "Укрепи свой город справедливостью — это самая надёжная защита от недругов".
Говорят, если правитель праведен, а вазиры его несправедливы, то справедливость не доходит до людей и нет им никакой пользы от достоинств властителя. Он уподобляется реке с чистой водой, но даже томимый жаждой путник не решается испить из неё, ибо в этой реке обитают злобные крокодилы…

Книга агата
О пользе знаний
Что говорят арабы об учёных и об учёности

У Халиля ибн Ахмада спросили:
— Что лучше — знание или деньги?
— Знание, — отвечал он. Тогда его спросили:
— Почему же учёные толпятся у царских дверей, а цари не приходят к дверям учёных?
— Это потому, что учёные знают о пользе, которую могут принести цари, а те не ведают о выгоде, которую могут получить от учёных, — отвечал Халиль…
Абдаллах, сын Амра ибн аль-Аса, сказал: "Если кого-нибудь спросят о чём-то, чего он не знает, и он не убоится признаться в своём неведении, то значит он овладел половиной всех наук"…
Мудрец сказал: "Слово, исторгнутое из сердца, попадает прямо в сердце, а соскользнувшее с языка не идёт дальше ушей".
Мудрецы утверждали: "Жалейте могущественного — он может лишиться силы; жалейте богатого — он может стать бедняком; и пожалейте учёного — он сгниёт среди невежд".
Аль-Асмаи, рассказывая о человеке, который искажал предания, говорил: "Он слушал, но не понимал того, что слышал, потом записывал не так, как понимал, и, наконец, читал не то, что записал"…
Перевод Б.Шидфар

Сэй-сёнагон
Первое в японской литературе произведение жанра лирического эссе (дзуйхицу) создано в конце последнего десятилетия Х века дочерью придворного поэта и учёного Киёхара-но Мотосукэ, известной при дворе как Сэй-сёнагон.
Записки у изголовья
(фрагменты)
1. Весною — рассвет
Весною — рассвет.
Всё белее края гор, вот они слегка озарились светом. Тронутые пурпуром облака тонкими лентами стелются по небу.
Летом — ночь.
Слов нет, она прекрасна в лунную пору, но и безлунный мрак радует глаза, когда друг мимо друга носятся бесчисленные светлячки. Если один-два светлячка тускло мерцают в темноте, всё равно это восхитительно. Даже во время дождя — необыкновенно красиво.
Осенью — сумерки.
Закатное солнце, бросая яркие лучи, близится к зубцам гор. Вороны, по три, по четыре, по две, спешат к своим гнёздам, — какое грустное очарование! Но ещё грустнее на душе, когда по небу вереницей тянутся дикие гуси, совсем маленькие с виду. Солнце зайдёт, и всё полно невыразимой печали: шум ветра, звон цикад…
Зимою — раннее утро.
Свежий снег, нечего и говорить, прекрасен, белый-белый иней тоже, но чудесно и морозное утро без снега. Торопливо зажигают огонь, вносят пылающие угли, — так и чувствуешь зиму! К полудню холод отпускает, и огонь в круглой жаровне гаснет под слоем пепла, вот что плохо!

42. То, что утончённо-красиво
Белая накидка, подбитая белым поверх бледно-лилового платья.
Яйца дикого гуся.
Сироп из сладкой лозы с мелко наколотым льдом в новой металлической чашке.
Чётки из хрусталя.
Цветы глицинии.
Осыпанный снегом сливовый цвет.
Миловидный ребёнок, который ест землянику.
Перевод В.Марковой

Кэнко-хоси
Записки в жанре "дзуйхицу" — лирического эссе созданы около 1331 года в хижине у горы Хигасияма близ Киото знаменитым поэтом-монахом Кэнко (1283-1352 ?).
Записки от скуки
(фрагменты) Мужчина, который не знает толк в любви, будь он хоть семи пядей во лбу, — неполноценен и вызывает такое же чувство, как яшмовый кубок без дна. Это так интересно — бродить, не находя себе места, вымокнув от росы или инея, когда сердце твоё, боясь родитель-ских укоров и мирской хулы, не знает и минуты покоя; когда мысли мечутся то туда, то сюда; и за всем этим — спать в одиночестве и ни единой ночи не иметь спокойного сна!
При этом, однако, нужно стремиться к тому, чтобы всерьёз не потерять голову от любви, чтобы не давать женщине повода считать вас лёгкой добычей.


С чем можно сравнить наслаждение, которое получаешь в одиночестве, когда, открыв при свете лампады книгу, приглашаешь в друзья людей невидимого мира?
Книги эти — изумительные свитки "Литературного изборника", "Сборник сочинений господина Бо", речения Лао-цзы, "Каноническая книга мудреца из Наньхуа". Из творений, написанных учёными нашей страны, древние тоже полны обаяния.

Некий человек пожаловался как-то Хонэн-сёнину:
— Во время молитвы "Поклоняюсь будде Амитаба" меня клонит ко сну, и я пренебрегаю молитвой. Как мне от этого избавиться?
Святейший ответил ему:
— Как проснёшься, твори молитву.
Ответ, достойный уважения.
И ещё он сказал однажды:
— Если думаешь, что возрождение в раю наступит, — оно наступит; если думаешь, что не наступит, — оно не наступит.
Это тоже заслуживает уважения.
И ещё он говорил:
— Если ты даже сомневаешься, то твори молитву — и ты возродишься.
И эти слова достойны уважения.

Когда я наблюдаю дела, которыми поглощены люди, они напоминают мне статую Будды, вылепленную весенним днём из снега, для которого изготавливают украшения из золота, серебра, жемчуга и яшмы и собираются воздвигнуть пагоду. Можно ль будет благополучно установить эту статую в пагоде, если ждать, пока её построят?
Человеку кажется, что он живёт, между тем как жизнь его, подобно снегу, угасает у самого своего основания, а человек ещё ждёт успеха, — и так бывает очень часто.

Перевод В.Горегляда

Copyright ТНКАП © 2024
Сайт управляется системой uCoz